– Нет, вдруг инструменты кому-то понадобятся, – возразил алжирец. – Я вот сюда их кладу.
За помятый ржавеющий лист жести спрятал. Соображает.
– Ты бы нам еще наручники открыл, – говорит Лешка. – Снимать не надо пока, только отомкни.
Завидую Кудинову! Его демонстративно игнорируют, а ему хоть бы что.
– Ключ от наручников у Рамдана, – сказал Мустафа. Только мне сказал.
– Может, проволоку какую дашь тогда? – попросил я. – Мы же их раз открыли.
Мустафа разгреб железные обрезки на верстаке, но ничего подходящего не нашел. Потом залез в ящик с инструментами, порылся в них и выудил маленькую отвертку и шило.
– Попробуйте вот этим.
– Напильник тоже дай, – сказал Кудинов. – Это вон та штука.
Мустафа подумал.
– Нет, не получится, – сказал он снова только мне. – Они могут заметить, что вы пилили. А напильник только я мог вам дать.
Я передал шило Кудинову, который тут же принялся за дело. Пробует согнуть кончик.
– Мустафа, – спросил я. – Почему ты это делаешь?
Когда люди рискуют, тем более жизнью, мне всегда любопытно, есть ли для этого – в их понимании – достаточное основание. Я-то часто и без него действую или такое основание есть, но я его не осознаю. Например, вот мне кажется, что в определенной ситуации мне нужно прыгнуть в яму с ядовитыми змеями. Почему бы я мог это сделать? Вариант первый, самый очевидный: не отдавая себе в этом отчета, я стремлюсь к самоуничтожению. Вариант второй, наивный: при любых обстоятельствах я чувствую свою защищенность – как бы опасно это ни казалось, Господь не допустит, чтобы я, Его любимое создание, вот так глупо перестал быть. Вариант третий, обнадеживающий в безнадежных обстоятельствах: не зная того, я поступаю правильно, хотя и вопреки всякой логике – все вокруг сгорит, а в яме я выживу. Есть еще вариант, что по тому же, пока не открывшемуся мне предначертанию судьбы я тем самым, даже умерев, спасу кого-то из близких, всю свою семью или просто многих людей. Разумеется, ради этого я готов буду сделать такое и сознательно. В общем, если поразмыслить, существует масса всяких возможностей, во всех не разобраться. Так что для себя я этот вопрос не решил, пытаюсь найти ответ у других.
Но Мустафа только пожал плечами. Тоже не определился пока.
Мы с Лешкой корпели над замками наручников, когда вдруг скрипнула ступенька перед дверью. А шагов по гравию мы опять не слышали. Мы едва успели спрятать за железяку наши инструменты.
Дверь распахнулась: Рамдан с рыжезубым. У одного в зубах сигарета, у второго в руке «магнум». Рамдан окинул нас взглядом, выпустил дым и вошел.
– Кого возьмешь? – спросил он ящерицу.
– Вон того.
Это он на Кудинова кивнул.
– Ну, забирай.
Рамдан отдал англичанину пистолет, отстегнул наручник от проушины и защелкнул его на свободной Лешкиной руке. Рыжезубый упер «магнум» Кудинову в правую почку – больно упер, тот поморщился – и повел к двери. Лешка посмотрел на меня, но я и сам ничего не понимал.
Мы остались втроем. Мустафа уступил брату место на стуле, прислонился рядом к стене.
– Так, – сказал Рамдан, переходя на французский. – Теперь я хочу точно знать, что вы передали своим в Лондон. Слово в слово. Если вы скажете одно, а ваш друг – другое, мы пристрелим вас обоих. Если вы откажетесь говорить, будет киф-киф. Знаете, что это значит? – Я кивнул: «то же самое», арабское словцо, вошедшее и в язык колонизаторов. – Дело приняло такой оборот, что рисковать я не стану.
– А чем вы рискуете? – спросил я, чтобы выиграть время. На самом деле я сейчас перевел свои мозги в режим кик-даун. Это когда вы идете на рискованный обгон на машине с автоматической коробкой передач и утапливаете педаль газа в пол. Умный автомат переключается на более низкую передачу, обороты взлетают, и двигатель от усилия взревает – от слова «реветь».
Я слышал, что Рамдан мне отвечает – что это не мое дело, что рискует не он, а мы с Лешкой, и в наших интересах делать в точности, как он нам скажет. Но думал я о том, что Кудинов сейчас в том же режиме кик-даун пытается сообразить, что же в ответ на этот вопрос скажу я. Будь мы едва знакомы, как, например, я с Моховым, дело наше было бы швах. Но мы-то с Лешкой наблюдаем друг друга хотя и не каждый день, но зато всю сознательную жизнь. Вот сейчас и выяснится, с толком мы друг друга изучали или просто, как это выглядело со стороны, так, вместе пили и дурака валяли.
– Ну, я жду, – угрожающе процедил Рамдан, закончив свою тираду.
– А что мы могли сказать? Ты же все продумал. У нас шансов не много было определить, где мы находимся.
Рамдан довольно хмыкнул:
– И все же?
– Они ищут заброшенный аэродром в двух с половиной часах езды от центра Лондона.
– И все?
– Они знают, что мы ехали сюда сначала по автостраде, а потом по маленькой дорожке.
А как из Лондона еще выехать, как не по автостраде? Но к частному летному полю ее вряд ли стали бы тянуть.
– Что еще?
– Что нас сначала держали в сарае, а потом в отлетавшем свое самолетике.
– И?
– И это все.
– А что ваши друзья собираются предпринять?
– Я этого не знаю. Они должны были сначала попытаться установить, где мы находимся.
– Больше ничего не хотите сказать? Подумайте хорошенько.
– Да нет. Больше ничего не припоминаю.
– Хорошо. Посидите здесь.
Как будто у меня был выбор!
Рамдан вышел.
– Спрячьте отвертку, – прошептал мне Мустафа.
Я засунул ее поглубже за плиту.
– А шило где? – спросил я.
Мустафа встал и заглянул за нашу железяку с Лешкиной стороны: